Пахомов О. С.

Это ознакомительная текстовая версия,
полный вариант статьи в формате pdf
Вы можете скачать по этой ссылке

Целью статьи является исследование некоторых аспектов констру­ирования этнических границ корейской диаспоры в Японии как процес­са управления рисками дискриминации. Объём статьи не позволяет де­тально рассмотреть многообразие процесса взаимодействия диаспоры и принимающего общества, но даёт возможность выделить важные аспек­ты этого процесса. В этой связи, основное внимание уделяется процессу воспроизводства этнических различий между диаспорой и всем осталь­ным обществом. Задача заключается не в том, чтобы описать корейскую диаспору как единое целое в её целостности, но в том, чтобы понять, по каким принципам воспроизводятся различия между диаспорой и окру­жающим миром через самоописания. Как писал английский математик Дж. Спенсер Браун, «мы не можем совершить обозначение, не проводя различения» [24, с..1].

Предыдущие исследования корейской диаспоры в Японии стара­ются описать различные интеракционные стратегии социальной инте­грации корейцев в принимающее общество. Преимуществом подобного подхода является то, что он показывает, как отдельные индивиды, со­циальные группы и организации взаимодействуют (интеракции) с об­ществом, договариваясь (негоциации) о своих идентичностях. Подобная интеракционная парадигма объясняет формирование различных соци­альных границ в политике, экономике, искусстве или религии прини­мающего общества или страны выхода. Существует три основных формы интеракционного подхода. Первый – это ассимиляционный подход, кото­рый описывает этническую культуру диаспоры с точки зрения схожестей или отличий от принимающего общества [28], страны выхода [5] или же изображает членов диаспоры как людей особой, уникальной культуры [19; 28]. Второй можно назвать функционализмом власти. Он описывает этничность в терминах присутствия или отсутствия доминирования, то есть критики властных отношений, которые в свою очередь становятся источниками идеологического оправдания требованиям экономических или политических компенсаций [23]. Третий – это так называемый ин­струменталистский подход, который описывает этничность как источник мотивации и организации экономической, политической или религиоз­ной деятельности [7].

Интеракционная парадигма сводит социальную сложность к инди­видуальным мотивациям или организациям, а затем выводит из них все разнообразие этнической культуры. Таким образом, можно только опи­сать интересы, ожидания или эмоции отдельных индивидов и коллек­тивов. Такой подход имеет ограниченное применение из-за своей одно­сторонности. С его помощью сложно объяснить динамику формирования этнических границ вне интеракций, то есть как часть большого процесса социальной эволюции [13, с..405]. В частности, интерактивный подход [1; 2; 4] сталкивается с трудностями, пытаясь объяснить конструирова­ние этничности в форме «переговоров», по той причине, что невозможно узнать мотивацию и ожидания всех членов иммигрантской общности и членов принимающего общества. В этом случае анализ ограничивает­ся узкими группами людей, например, элитами или организациями [4,с..15, 54].

Было бы более продуктивным подходить к изучению феномена диаспоры как к проблеме социальной сложности. Вместо того чтобы ис­пользовать язык, который пытается понять природу этнической аутен­тичности (идентичности) или критиковать её, можно описать этничность как механизм обработки информации с помощью таких понятий, как сложность и неопределённость (контингенция), система и среда, селек­ция и риск [13, с..25]. Тем более что уже есть определённый интерес к теории систем со стороны антропологического сообщества [6], потенциал которой необходимо развивать.

Этничность – это процесс того, как члены диаспоры, с одной сторо­ны, и члены принимающего общества, с другой, воспроизводят этниче­ские границы между ними. В данной статье «диаспора» [3, с..296] опре­деляет объект исследования и отвечает на вопрос «что?», а «этничность» является формой наблюдения и (само)описания диаспоры, отвечая на вопрос «как?». При этом выбор информации для конструирования этни­ческих границ связан с неопределённостью, а значит с риском. Другими словами, не ясно, какую информацию следует выбрать для описания, а какую игнорировать. Главным критерием выбора информации являет­ся понимание принимающего общества («не-корейцы»), в котором необ­ходимо сформировать доверие к присутствию людей другой культуры и расы («корейцам»).

Выбор информации для успешных самоописаний, как правило, происходит по принципу повторного входа [15, с..33]. Корейские имми­гранты использовали уже существующие самоописания принимающе­го общества и повторно репрезентировали его, но уже как аутентично корейские. Другими словами, выражаясь языком теории социальных систем, они воспроизвели различие между системой (принимающее общество) и средой (окружающий мир) внутри системы (принимающее общество). Выбор информации для конструирования этнических границ по принципу повторного входа позволил корейским иммигрантам инте­грироваться в японское общество. В данной статье рассматривается осо­бая роль морали в этом процессе.

Морализация корейской диаспоры в Японии

Для корейской диаспоры в Японии управление рисками дискрими­нации с помощью моральной коммуникации является доминирующим. При этом морализация этнических границ имеет тесную связь с соци­альными ожиданиями в японском обществе. Этнические границы корей­ской диаспоры в Японии – это частный случай морального самоописания японского общества, но репрезентирующий себя как аутентично корей­ский. Использование моральной коммуникации не означает, что диа­спора и принимающее общество живут в гармонии. Мораль существует в форме постоянных конфликтов по поводу норм и ценностей. Это значит, что японские корейцы и японцы часто конфликтуют и воспринимают друг друга с подозрением, основываясь на предположении, что именно другая сторона виновата в нарушении норм морали [14; 17, с..29].

Традиционно в японском обществе иностранцы и, в частности, Ко­рея и корейцы, ассоциировались с «грязным». Это объясняется особенно­стями социальной структуры, возникшей в феодальной Японии, которая описывала себя и управлялась в терминах присутствия или отсутствия патологий. Подобный феномен связан с наличием так называемых «грязных сословий» в японском обществе (burakumin) [25]. Их функци­ей было поставлять мотивацию остальным членам общества сохранять «чистоту» и избегать «грязи». Подобную моральную дихотомию японское общество уже во время Империи (1868 – 1945) применяло как к япон­ским корейцам, так и к Корее в целом, тем самым навязывая японскую идентичность всему обществу с требованием придерживаться морали в политике, экономике, образовании и религии. Поэтому корейцев в Япо­нии часто называли «грязные корейцы» [19], а их дискриминацию – не­обходимым процессом «гармонизации» корейской культуры [18, с..106].

Протестное движение против японского общества

Протестное движение стало доминирующей формой воспроизвод­ства этнической границы между диаспорой и принимающим обществом. Эволюция корейской диаспоры в Японии в послевоенный период до 2010-х годов показывает, что корейцы не только не собирались отказать­ся от морализованного образа, но использовали его в своих интересах. Их самоописание представляло собой одностороннюю морализацию, ко­торая, с одной стороны, выражалась в сильной критике японского обще­ства, а с другой, в культивации сочувствия и сострадания по отношению к корейским японцам как жертвам дискриминации. Протестное движе­ние больше всего подходило для этой роли, так как протестующие адре­суют свои требования к другим, взывают к их чувству ответственности. Они критикуют, не предлагая себя в качестве тех, кто будет выполнять высказанные требования.

Это выражалось, прежде всего, в требованиях денежных компен­саций от японского правительства. Важность этого требования не огра­ничивалась лишь только экономическим смыслом, но имела сильный политический оттенок. Дело в том, что правительство Японии в послево­енный период с помощью денежных выплат как бы очерчивала контуры будущей японской нации, указывая на то, кто может считаться японцем, а кто нет. Критерием была идея о том, что народ Японии и император – это истинные жертвы японских милитаристов [20, с..1-14]. Компенсации получили жертвы Хиросимы и Нагасаки, крестьяне, потерявшие землю, переселенцы из Маньчжурии и Кореи, потерявшие собственность. Ко­рейцы в эту категорию не попадали. Их игнорировали, считая насле­дием японского империализма, которое нужно забыть. Это означало, что корейцы должны были бороться за статус «жертвы», чтобы получить признание японского общества.

Требования компенсаций выражаются в нескольких формах. Каж­дая из форм так или иначе связана с имперским наследием Японии и аргументируется отсылкой к событиям времён колониального господства над Кореей [10, с..310]. Самый большой пласт составляют требования выплатить пенсии японским корейцам и их родственникам, которых на­сильно привезли в Японию во время войны для работы на имперский ВПК. С 1980-х годов, с подъёмом второй волны феминизма в Японии начали появляться требования компенсаций со стороны корейских жен­щин, которых японские военные принуждали работать в военных борде­лях, т.н. «станциях комфорта» (кор. uian-bu, яп. ian-fu) во время второй мировой войны [8].

Другим важным примером использования морали в протестном движении является борьба японских корейцев за право создавать корей­ские школы. Первые корейские школы (кор. uri-hakkyo) были созданы в Японии сразу после окончания войны. К октябрю 1946 года в Японии насчитывалось уже 529 школ, где работало 1 100 преподавателей и учи­лась 41 000 детей. Однако в 1948 году командование союзных оккупаци­онных войск запретило этническое образование на территории Японии. Корейские школы подлежали закрытию. Это вызвало волну протестов по всей стране. Важная символическая роль при этом отводилась детям. Через образ невинного «ребёнка» японские корейцы, с одной стороны, старались подчеркнуть чувство абсолютной чистоты и лояльности к эт­нической школе, а с другой, участие детей и женщин в демонстрациях, которые, как правило, жестоко разгоняла полиция, изображало японское правительства как абсолютное зло. Результатом борьбы стало компро­миссное решение 5 мая 1949 года, по которому корейские школы могли получать лицензию Министерства образования Японии (к 1970-м годам корейские школы по всей Японии получили официальные лицензии), но только как частные школы. Это означало отсутствие налоговых льгот и государственной поддержки. К тому же диплом об окончании корейской школы и сейчас принимается не во всех университетах.

Другим успешным примером протестного движения японских ко­рейцев являетя поселение Уторо. Это городские трущобы на юге города Киото, образовавшиеся в результате массовой миграции бывших корей­ских рабочих со всей Японии после окончания Второй Мировой Войны, которые основали здесь своё поселение. На протяжении многих десяти­летий после войны обитатели Уторо жили здесь без водопровода и элек­тричества. В результате, поселение стало одним из главных морализи­рованных символов, к которому обращались многие организации для критики японского общества [24, с..32-33]. Среди них были сами япон­ские корейцы, японские правозащитные организации и южнокорейские СМИ. Уторо окружён огромным количеством плакатов на японском и корейском языках, говорящих о безнадёжном положении жителей и об ответственности японского правительства и общества за имперское про­шлое перед корейцами. Наконец, в феврале 2011 года южнокорейское правительство выделило деньги для того, чтобы выкупить Уторо у япон­ского правительства и передать его в собственность корейской общины в Японии.

Протестное движение против японских корейцев

Протестное движение против японских корейцев является неотъем­лемой частью моральной коммуникации корейской диаспоры в Японии. Его участниками, в основном, являются праворадикальные японские организации, которые хотят дискредитировать требования корейцев в Японии. В отличие от самих японских корейцев, которые сохраняют аполитичные настроения, ограничивая свои требования только вопро­сами денежных компенсаций, праворадикалы стараются использовать мораль для политизации этнической границы между корейской диаспо­рой и японским обществом. Для них главным источником национальной солидарности являются культурные различия внутри Японии, где ко­рейцы играют роль внутренних колонизаторов, эксплуатирующих и па­разитирующих на простых японцах. Такими огранизациями являются «Гражданская инициативная группа против привилегий для японских корейцев» и её лидер Сакураи Макото, Национал-Социалистический союз, Партия новой политической модернизации и буддийская религи­озная организации Сокка-Гаккай при поддержке парламентской пар­тии Комейто.

Праворадикалы считают, что истинными жертвами являются японцы, а не корейцы. Главным объектом праворадикальных протестов являются требования японских корейцев компенсаций от правительства Японии. А главным аргументом то, что японское правительство никогда не заставляло корейцев работать на ВПК империи или в военных бор­делях. Корейцы добровольно шли туда и зарабатывали гораздо больше, чем обычные японцы. Кроме этого, под предлогом открытия корейских школ, корейцы не только огранизуют и поддерживают северокорейскую шпионскую сеть, но и ещё оккупируют японскую землю. И в этом им помогают коррумпированные японские политики, действующие с корей­цами заодно. Это приводит их к выводу, что японские корейцы просто паразитируют на японском обществе, так как, по их мнению, многие жи­вут на пособия, а другие получают большие деньги от популярных залов игровых автоматов (пачинко), не платя налогов [26].

Воспитание личностей для протестного движения

Многие японские корейцы говорят, что «мы не рождаемся японски­ми корейцами, но становимся ими в тяжёлой борьбе против дискрими­нации в японском обществе, которая длится всю нашу жизнь». Эти слова точно описывают роль этнических школ в морализации корейской диа­споры в Японии. Этнические образовательные учреждения видят своей главной задачей воспитание личности с сильным чувством морального долга, необходимого для активного участия в протестном движении в борьбе за права своей этнической общины. Несмотря на то, что большин­ство так и не становится активистами и учителя не сильно требуют от них именно такой карьеры, этнические школы японских корейцев учат студентов особому восприятию и описанию культурных различий между японцами и корейцами в японском обществе. Они учат их, что это обще­ство является территорией с повышенным риском агрессии по отноше­нию к японским корейцам и необходимо следовать изученным моделям поведения и моральной самозащиты.

В разные периоды своей истории школы предлагали разные фор­мы моральной самозащиты. В начале этнические школы традиционно были в прямой оппозиции японскому обществу. Дело в том, что большин­ство корейских школ были созданы про-северокорейской организацией Чхонрён в 1960-х – 1970-х годах. Анти-японская риторика и репрессии против японских коллаборационистов стали одним из главных элемен­тов национализма в КНДР. Это имело сильное влияние на образова­тельные учреждения корейцев в Японии. Корейские школы в Японии, воспринимая себя как часть этих репрессий, поставили в основу своего «социалистического образования» воспитание личностей, которые бы, с одной стороны, находились в непримиримой оппозиции по отношению к японскому государству, а, с другой, были полностью лояльны североко­рейскому лидеру [9, с..160].

На протяжении 1950-х-1960-х годов корейские школы использова­ли сегрегационную риторику с целью мобилизации соотечественников под политическими лозунгами против этнической дискриминации. В школах создавался «героический» образ корейской диаспоры в Японии, который впоследствии стал центральным в их этнической культуре. Ко­рейцы воспринимали японское общество в этот период на основе повы­шенной этнической солидарности, для того чтобы дистанцировать себя от нации, которую они видели как источник насилия по отношению к ним. Японские корейцы изображали пространство за школой как линию фронта, где взрослые жертвуют своими жизнями, борясь с японской по­лицией во время демонстраций для того, чтобы защитить будущее своих детей.

Спустя полвека корейские школы изменили своё отношение к японскому обществу. В 1990-х и 2000-х годах сегрегационные настрое­ния сменились интеграционными по мере того, как третье и четвёртое поколения японских корейцев стали более ассимилированы в японское общество. Сегодня этнические школы продолжают описывать «внешний мир» за пределами кампуса как враждебный. Однако, вместо того, чтобы просто изображать его как территорию борьбы, педагоги учат студентов, как использовать негативный образ японского общества в своих целях, например, для требований компенсаций или просто для того, чтобы вы­звать сочувствие японцев по отношению к японским корейцам как к эт­ническому меньшинству [29, с..12-16, 28].

Японская массовая культура предлагает японскому обществу по­хожий морализированный образ корейских школ. В фильмах, которые описывают отношения японцев и японских корейцев, они часто описы­ваются в терминах морали. Всё, что находится за пределами корейской школы, это пространство с повышенным риском насилия по отношению к корейским детям. Это необходимо, чтобы вызвать сочувствие у японской аудитории и таким образом снизить риск дискриминации. Следователь­но, для японской аудитории предлагается такая форма самоописания, которая оправдывает моральное управление культурными различиями в японском обществе. Например, известный фильм «Паччиги» (2004), ко­торый изображает Киото 1960-х годов, начинается со сцены, когда япон­ские корейцы избивают небольшую группу японских студентов за то, что они приставали к корейским школьницам, одетым в традиционное ко­рейское платье чима-чогори.

Вывод

В статье была дана попытка описать этничность как форму управ­ления рисками этнической и расовой дискриминации на примере япон­ских корейцев. Успешная интеграция корейской диаспоры в японское общество требовала не только понимания ожиданий принимающего общества, но также и использование этих ожиданий для конструирова­ния своих этнических границ. Для японских корейцев именно мораль стала доминирующей формой самоописания. Это значит, что корейская этничность в Японии представляет собой постоянный конфликт по пово­ду моральных норм. Этнические границы здесь воспроизводятся в фор­ме моральных реакций по отношению к нарушениям норм и ценностей. Другими словами, корейская диаспора может производить как положи­тельную моральную реакцию (уважение), так и негативную (осуждение). При этом на уровне организаций подобная форма самоописания суще­ствует в виде протестных движений.

Литература

1. Тишков В.А. Реквием по этносу: Исследования по социально-культурной антропологии. М.: Наука, 2003.

2. Barth, F. Ethnic Groups and Boundaries: The Social Organization of Culture Difference. Boston: Little, Brown, 1969.

3. Basch L., Schiller N.G., Szanton Blanc, C. Nations Unbound: Transnational Projects, Postcolonial Predicaments, and Deterritorialized Nation-States. London: Routledge, 1994.

4. Brubaker, R. Ethnicity without Groups. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2004.

5. Yasunori Fukuoka Y., Kim M.S. Zainichi kankokujin seinen no seikatsu to ishiki [The Lives and Consciousness of Young Japanese Koreans].Tokyo: Tokyo Daigaku Shuppankai, 1997.

6. Gershon I. "Seeing Like a System: Luhmann for Anthropologists."Anthropological Theory no.5 (2), 2005, 99-116.

7. Kang S. Zainichikankokujin to pachinko sangyo. Kan sho ren yonju nenshi [Японские корейцы и индустрия пачинко. 40 лет корейской деловой ассоциации]. Tokyo: Zainichi doho shoko kai kaigi, 2002.

8. Kawada F. Senso to sei: Kindai kosho seido ianjo seido womegutte [Война и секс: формирование государственной системы военной проституции]. Tokyo: Akashi Shoten, 1995.

9. Kim Il-song chochakchib [Полное собрание сочинений Ким Ир Сена], vol. 21. P'yongyang: Choson Nodongdang Ch’ulpansa, 1990.

10. Kim G. D. Zainichi korian no aidentiti to hotekichii [Правовой статус и этническая идентичность японских корейцев], Tokyo: Akashi Shoten, 2005.

11. Luhmann N. Trust and Power: Two Works.Translated by Howard Davis, John Raffan and Kathryn Rooney. Chichester: Wiley, 1979.

12. Luhmann N. Die Wirtschaft der Gesellschaft. Frankfurt:Shurkampf, 1988.

13. Luhmann N. Social Systems. Translated by John Bednarz Jr. Stanford, CA: Stanford University Press, 1995.

14. Luhmann N. The Sociology of the Moral and Ethics // International Sociology № 11. 1996. p. 27-36.

15. Luhmann N. Observations on Modernity. Stanford, CA: Stanford University Press, 1998.

16. Luhmann N. Die Politik der Gesellschaft. Frankfurt: Shurkampf, 2000.

17. Luhmann N. Die Moral der Gesellschaft. Frankfurt: Shurkampf, 2008.

18. Matsuda T. Senzen ki no zainichichosenjin to sanseiken [Политические права японских корейцев в предвоенный период]. Tokyo: Akashi Shoten, 1995.

19. Moo H.W., Kim K.C. Adhesive Sociocultural Adaptation of Korean Immigrants in the U.S.: An Alternative Strategy of Minority Adaptation // International Migration Review XVIII, № .2. 1983. p. 188-216.

20. Mun G.S. Zainichichosenjin mondai no kigen [Об истоках проблемы японских корейцев]. Tokyo: Crane, 2007.

21. Orr J. J. The Victim as Hero: Ideologies of Peace and National Identity in Postwar Japan. Honolulu. HI: University of Hawaii Press, 2001.

22. Park K. Y. The Korean American Dream: Immigrants and Small Business in New York City. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1997.

23. Ryang S. North Koreans in Japan: Language, Ideology, and Identity. Boulder, Colorado: Westview Press, 1997.

24. Spencer Brown J. The Laws of Form. New York: E.P. Dutton, 1979.

25. Utoro okizari nisareta machi [Уторо: брошенный город]. Kyoto: Kamogawa Shuppan, 1997.

26. Wakita H. Nihon juyo hisabetsumin no kenkyu [О проблеме дискримина­ции Японии в средние века]. Tokyo: Iwanami Shoten, 2002.

27. Yamano S. Manga kenkanryu [Антикорейские комиксы]. Tokyo: Shinyu­sha, 2005.

28. Yoon I.J. Korian diasupora: jaeoe hanin ui iju, jogung, jongch’esong [Корейская диаспора: Миграция, Адаптация, Идентичность корейских эмигрантов]. Soul: Koryo Daehakgyo Ch’ulpanbu, 2004.

29. Yun K. C. [Zainichi] wo kangaeru [Размышления о японских корейцах]. Tokyo: Heibonsha, 2001.

30. Zainichi no ima: Kyoto hatsu [Японские корейцы сегодня: На примере корейской общины в Киото]. Kyoto: Zenchokyokyoto, 1994.

 

Это ознакомительная текстовая версия, полный вариант статьи в формате pdf Вы можете скачать по этой ссылке

	Официальный сайт журнала «Ойкумена. Регионоведческие исследования». Разработка и дизайн: техническая редакция журнала «Ойкумена. Регионоведческие исследования», 2014 г.